А.И.Филимонова. Хорватские барьеры для России: от Партии права и НГХ до операции «Агрокор»

 

Часть 1. Муэдзин[1] геноцида: Анте Старчевич

[1]  Муэдзин — у мусульман: служитель при мечети, возглашающий с минарета часы молитвы 

       Без знания истории на Балканах делать нечего. История там не является отвлечённым набором фактов, обязательным для школьной программы. История детерминирует религиозное и национальное сознание балканских народов и в строго заданной матрице диктует конкретные геополитические, политические и экономические акции. Трижды геноцид над сербами в ХХ в., включая Независимое Государство Хорватия и систему лагерей смерти под общим названием Ясеновац (с единственным случаем в мировой истории – лагерь смерти для детей Стара Градишка, в котором было уничтожено 50 000 сербских, еврейских и цыганских малышей); хорватская «вражья дивизия» под Сталинградом; ренессанс боевого усташства — хорватские диверсионно-карательные подразделения на Донбассе, убивающие русских; операция «Агрокор» — эти явления не случайные эксцессы или рецедивы, а преемственность — логичное, закономерное и единственно возможное проявление специфической хорватской политики и специфического хорватского национального сознания. Сознания, искусственно сформированного усилиями Ватикана на базе принятия сербами католицизма, т.е. добровольное принятие функции геополитического инструмента Св. престола.

    При этом от самих хорватов Ватикан безжалостно отсекал все, что могло бы обогатить хорватскую самобытность: глаголическое богослужение, католические организации (т.н. Католическое движение), направленные на глубокую культурно-просветительную работу с безграмотными и ущемлёнными в правах крестьянскими массами,  литературу, историю, культурные институты и в широком смысле общественно-культурную жизнь, не работающие на экстремистский хорватский национализм, которые в той или иной форме стали заложниками примитивных, но весьма опасных политических клише о создании «этнически чистого государства».

     Хорватский национализм – явление, определяющее смысл, дух и практическое воплощение хорватской политики. Фундамент хорватского национализма – это католицизм и учение «отца нации» Анте Старчевича. Можно не ходить в церковь и не слушать мессы, быть коммунистом, либералом, атеистом, трансгендером-членом ЛГБТ сообщества – но в сознании неотъемлемо присутствует понимание хорватов как «оплота католицизма» с вытекающими действиями от бытового до геополитического уровней.

      Параллельно шёл процесс территориального расширения «хорватских территорий» из исторического ядра – всего трёх округов вокруг Загреба, исторически говорящих на чакавском и частично кайкавском диалектах  сербского языка. Однако по Венскому литературному договору 1850 г. хорваты принимают самый распространённый сербский штокавский диалект как свой литературный стандарт. Причём расширение в период Австро-Венгрии, королевской Югославии, а затем в коммунистической Югославии происходит на чужые территории — с православным населением и территории, на которых национальное сознание не было оформлено в полной мере.

*******

    В середине XIX в. Королевство Хорватия и Славония как номинально автономная политическая единица, занимало совсем небольшое географическое пространство в рамках Королевства Венгрии. Оно делилось на Гражданскую Хорватию, состоящую всего из трёх областей-жупаний (Загребская, Вараждинская и Крижевацкая) и Гражданскую Славонию (основные города – Вировитица, Пожега и Осиек). По переписи 1857 г. в Австрийской монархии проживали 1 584 134 сербов православного и римско-католического вероисповедания, хорватов насчитывалось 1 288 632 чел. За исключением нескольких тысяч униатов все хорваты являлись римо-католиками. Примечательно, что хорваты не упоминались применительно к территориям Славонии, Срема, Далмации, Бараньи и Истрии. В Славонии, кроме сербов-православных и иностранцев, проживали сербы-римокатолики (шокцы). В Далмации, охватывающей Дубровник и Боку, проживало 330 827 сербов римо-католического вероисповедания, а православных сербов — 78 858 человек. Отметим, что и по более ранним австрийским переписям относительно Далмации также не было упоминания хорватов: по переписи 1850-1851 гг.  совокупное далматинское население (всего – 409 685 человек, по переписи 1846 г. – 393 715) сводилось к сербам православного и римо-католического вероисповедания[1]

Картинки по запросу хорватия в составе австрийской империи         Во второй половине 60-х гг. XIX в. в результате заключения двух договоров югославянские территории империи Габсбургов претерпели коренную политическую и административно-территориальную трансформацию. По первому, австро-венгерскому соглашению 1867 г., трансформирующему Австрийскую монархию в Австро-Венгрию, югославянские земли были поделены между Австрией и Венгрией. По второму, венгерско-хорватскому соглашению 1868 г., Хорватия и Славония превращались в составную часть короны св. Стефана.  Хорватские территории сохраняли более чем скромные атрибуты государственности: территорию, границы и, на местном уровне, в виде уступки хорватам была предоставлена ограниченная автономия в административных, судебных, церковных и школьных делах. Официальным языком был признан хорватский язык. Автономные права Хорватии и Славонии выражались в том, что главой правительства Хорватии являлся бан, назначаемый императором по представлению венгерского премьер-министра. Бан мог обращаться к австрийскому императору, но только при посредничестве венгерского министра по хорватским делам. Хорватия и Славония были полностью исключены из участия в законодательных и исполнительных органах власти Австрийской империи. В состав венгерской делегации (60 депутатов) в имперский парламент – Рейхсрат — входили только 5 депутатов от Хорватии и Славонии, причем избирал их не сабор банской Хорватии, а венгерский парламент. Хорватский сабор должен был без обсуждения принимать все законопроекты венгерского парламента. Исполнительная власть в общих делах Венгрии и Хорватии принадлежала только венгерскому правительству.

        В целом дуализм представлял собой прочную систему с эффективным политическим механизмом. Он обеспечил превращение на протяжении второй половины XIX – начала ХХ вв. входивших в состав владений Короны св. Стефана славянских земель всё больше в венгерскую колонию. Только венгры получили статус политического народа, обладающего государственным и историческим правом (Закон о национальностях 1868 г.). Однако территория банской Хорватии была немного увеличена: к ней были присоединены Срем и Вараждинская крайна, в результате территория банской Хорватии относительно 1857 г. увеличилась на четверть (на 4 964 кв.км. или 27, 12%), количество населения увеличилось на треть (на 27 192 человека или 32,04%)[2].

     Банская Хорватия, Славония и Меджумурье в составе Венгрии под доминирующим германским влиянием, Далмация и Истрия в австрийской части монархии под воздействием итальянской культуры, Босния и Герцеговина в административном отношении под австрийским управлением (с 1878 г.), но по сути остающаяся осколком Османской империи – всё это территории со смешанным составом населения. В БиГ вплоть до австро-венгерской оккупации хорватов практически не было. Славония не была объединена с Хорватией даже административно. До своей ликвидации в 1881 г. их разделяла сербская Военная Граница, образованная после отхода турок в конце XVII в., находящаяся под прямым управлением Вены. В середине XIX в. население Военной Границы, в совокупности насчитывающее примерно 673 000 человек, на 90% состояло из сербов[3]. В отличие от населения, проживающего вне границ Крайны, граничары были не кметами, а свободными крестьянами, освобожденными от феодальной ренты при условии несения военной службы в пользу императора. Основной закон Крайны от 1850 г. гласил, что она не будет объединяться с Хорватией и Славонией. Однако постепенно усиливались требования Венгрии относительно демилитаризации Крайны и ее включении в венгерскую часть монархии. Венгры опасались сербской армии (сербы могли выставить примерно 60 тысяч воинов.), сыгравшей решающую роль в подавлении венгерской революции 1848-1849 гг. После ряда событий на международной арене — сербы фактически получили свободу в Княжестве Сербия в 1867 г. и оккупации Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в 1878 г. — Военная граница в 1881 г. была ликвидирована. Только после этого банская Хорватия получила возможность соединиться со Славонией: императорский рескрипт от 8 января 1881 г. гласил: территория демилитаризованной Военной Границы, состоящей из 6 округов (Личко-оточский, Огулинско-слуньский, Баньский, Градишский, Бродский и Петраварадинский) объединялась с Хорватией и Славонией в венгерскую административно-территориальную единицу Королевство Хорватия и Славония. Таким образом, после ликвидации Военной границы Королевство Хорватия и Славония было расширено на значительную часть сербского пространства[4].

      На всей территории бановины венгерский язык вытеснял хорватский, в целом проводилась политика денационализации.

     Хорватия и Славония являлись гетерогенными в национальном отношении территориями без выраженного хорватского характера населения в славонской и сремской части. В 1890 г. население Загреба составляло 40 000 человек, из которых четверть приходилась на иностранцев, в первую очередь, немцев. В большинстве своем население Загреба стыдилось говорить на народном языке. Немецкий язык был доминирующим в употреблении даже на бытовом уровне семей, не являющихся по происхождению немцами. В 1895 г. газета «Народне новине» отмечала, что из 50 000 населения Загреба «едва ли 20% происхождением хорваты и сербы, добрых 4/5 – словенцы, чехи, немцы, но больше всего – венгерских евреев», этим объясняется «причина, по которой большинство населения города связывает хорватский язык с неволей и прислуживанием, оно не знает тонкостей и выражений народного языка, тем более едва ли имеет понятие о народном духе; ему не только совсем чужды народные обычаи, но и сам способ народного мышления и чувства»[5]. Газета «Хрватска» Партии права в этот период с возмущением отмечали, что «Загреб – немецкий, венгерский, и еврейский город, только не хорватский»[6].

      Число сербского населения в Хорватии и Славонии уменьшалось: от трети населения в 1880 г. до четверти в 1890 г. По переписи 1910 г. от общего числа населения — более 2 600 000 — римокатоликов различного национального состава было 1 863 847. Т.е. в целом в период с 1869 по 1910 гг. отмечается значительное увеличение католического населения — на 600 000 человек. Если от общего числа римокатоликов отнять число иностранцев, то количество римокатоликов-славян (сербов, буневцев, шокцев и хорватов) достигало 1 550 000 чел., православных — 649 453 человека[7]. Увеличение славянского католического населения было связано с активизацией римско-католической церкви. Выполнение ее миссионерско-прозелитистских задач проходило по двум направлениям: обращение некатолического населения в католицизм, а затем объединение римо-католиков сербов, немцев, чехов, словаков, словенцев, итальянцев, русинов, венгров, шокцев и буневцев в единую категорию «хорватского народа».

     Хорватские политические лидеры в идейно-политической борьбе ориентировались на венгерский пример. На территории Венгрии признавалось существование лишь одной, венгерской «политической нации». Хорваты также приступили к разработке доктрины о существовании одного-единственного хорватского Картинки по запросу Анте Старчевичполитического народа. Это была т.н. теория хорватского государственного права, разработанная Анте Старчевичем и Эугеном Кватерником — идеологов и создателей Картинки по запросу Эуген Кватерникхорватской Партии права. По мере своего развития теория государственного права стала представлять большую опасность для сербского населения Хорватии и Славонии, Далмации и Военной границы. Сербская национально-политическая мысль на югославянском пространстве Габсбургской монархии, учитывая развитое самосознание сербского народа, наличие Карловацкой митрополии,  древних и богатых национальных традиций и литературы, но, главное, фактически самостоятельных (с 1878 г. и формально) Королевств Сербии и Черногории, не выражала стремления каким бы то ни было образом разделять и растворяться в хорватских «правовых» конструкциях[8].

     В связи с обновлением политической жизни в монархии в начале 60-х гг. XIX столетия на хорватской политической сцене была оформлена Народная либеральная партия (народняки), духовным лидером которой являлся Джаковский архиепископ Йосип Юрай Штросмайер. Паства архиепископа насчитывала File:Ivana Kobilca - Josip Juraj Strossmayer.jpgоколо 300 000 верующих, под его управлением находились приходы с общим доходом более 1 млн. форинтов ежегодно, так что джаковский владыка мог оказывать партии не только моральную, но и материальную поддержку. Концепция Штросмайера содержала в себе такие программные пункты, как создание широкого союза югославянских народов, духовным центром которого стал бы Загреб. В национальном аспекте в программе Народной партии принимался принцип хорватского исторического государственного права, выдвигая требование присоединения Военной границы, Далмации и Истрии. В начале 60-х гг. внутри Народной партии наметилось левое крыло, позднее оформившееся в самостоятельную Партию права, руководители которой – А.Старчевич и Э.Кватерник – программными пунктами своей партии заявили трансформацию Хорватии в самостоятельное государство в рамках Австрийской монархии или вне ее.

      Появлению Партии права на политическом ландшафте Хорватии способствовал абсолютный арбитраж государства над человеком в сочетании с развитым правом империи Габсбургов, что в замкнутой хорватской аграрной среде привело к интересному следствию: лидерами Партии права становились юристы, привносившие флер легитимности в сочетании с зыбкой демагогической риторикой. Через них партия, как правило, невидимыми нитями связывалась с отечественными и иностранными банками[9]. Не обходила партия своим вниманием и властную вертикаль: праваши опирались на бана Левина Рауха. Хотя точнее будет сказать, что так, вероятно, и останется тайной тот момент, когда А.Старчевич попал в список зависимых от венгерских денег, привилегий и защиты бана Рауха, венгерского правительства и неких неидентифицированных кругов в Вене. «Золотой век» Старчевича, точнее, его «научная сербофобия», наступил именно в период правления бана Левина Рауха. Когда инакомыслящий профессорский состав, чиновники и журналисты массово увольнялись за противодействие венгерскому режиму, как правило, вдогонку им следовала «рапсодия Старчевича» в виде грубых ругательств и тяжелых личных оскорблений в их адрес. Зато сам Старчевич два раза в месяц в загребском журнале «Херват» печатал свои «просветительско-политические рассуждения» («Би ли ка Славству или ка Хрватству“, „Име Срб“, „Пасмина Славосербска по Херватској“ и др.). В 1870-е гг. Старчевич был редактором журнала «Звекан», исправно наполняя его своими трудами именно в тот период, когда издание получало субвенции из диспозиционного фонда бана Левина Рауха – Раух таким образом награждал тех, кто оказывал ему содействии в реализации венгеро-хорватского соглашения 1868 г. Причём на предложение арестовать и Старчевича «за его выпады», Раух ответил: «Этого – нет, этот – мой»[10]. Т.е. Раух в противовес сербам на землях венгерской короны накачивал искусственный баллон хорватизма. А Старчевич надеялся, что антиславянской, антисербской деятельностью он перед венгерским правительством и австрийским Двором «заслужит» создание «Великой Хорватии» по образцу «Великой Венгрии».

      Итак, идеолог партии – Анте Старчевич (1823-1896, отец – хорват, мать – сербка) — попытался в ином свете объяснить историю хорватского народа и доказать, что по своему происхождению он не является славянским. Основным тезисом учения Старчевича являлось утверждение о том, что современный хорватский народ на Балканах поселился обособленно и составлял меньшинство в одну пятую по сравнению с остальным населением. Остальные четыре пятых населения, по его мнению, являли собой «прежнее население Паннонии, Македонии, Далмации»[11]. Это было несвободное, зависимое население, состоявшее из бывших рабов, рассматривавшихся Старчевичем как отдельная «порода» («пасмина» — Старчевич сознательно использует термин, который применяется к животным. В целом его вокабуляр применительно к сербам вульгарный и аморальный), постепенно заселявшая пространство Балкан. Название «серб», по мнению Старчевича, не является этническим понятием, он происходит от термина «servus» (раб, пленник). Термин «славяне» также не относится к народам, это социальное понятие, происходящее от латинского «sclavus», определяющего статус народов и означающее опять же рабов и пленников. Сербы на Балканы вообще не переселялись, они были «старейшим» населением правого берега Дуная, т.е. Балкан. Как «пленники» и «рабы» они составляли четыре пятых населения территории, которую впоследствии заселили хорваты. Волна хорватского заселения как особой этнической единицы и народа-«правителя» Балкан пришлась на VI и VII вв., при этом бремя правления над подчиненным народом они переняли у аваров и византийцев. Старчевич не имел в виду, что хорваты по своему происхождению были готами, но утверждал, что они не были славянами, т.е. «рабами», а являлись «народом-господином». Две части населения — покоренный народ и его «господин» — проживали разделённо вплоть до принятия христианства. Именно христианская религия способствовала их ассимиляции в единый народ: «пока все народы в единый народ хорватский, в один законы веры, в одно христианство не вступили. Так было на всех землях, которые они добыли силой оружия»[12]. С принятием христианства этнически чистый хорватский народ прекратил свое существование, поскольку «национальность хорватская, принадлежавшая господствующему народу, распространилась на все население нашего отечества…»[13]. Т.к. сербы как покоренный народ не могли иметь своего государства, значит, считает А.Старчевич, государство Неманичей было хорватским, династия Неманичей – хорватской династией, а Милош Обилич на Косовом поле проявил себя как истинный хорват.

      Этот расистский мотив редефинирования сербского менталитета особенно сильно был выражен в работе «Име Срб». В целом всех южных славян, кроме болгар, Старчевич считал хорватами и отстаивал их право на реставрацию «прежней исторической государственности», в ходе создания которой был подчинён и с помощью христианства абсорбирован народ — «раб-пленник-кмет» (т.е. сербы).  Территориальные «исторически хорватские» претензии Старчевича распространялись на Славонию, Далмацию, Военную Границу, Истрию, Боснию и Герцеговину — разом «похорватив» ещё и два миллиона сербов БиГ, которых «здесь нет». Мусульманское население Боснии как часть прежнего «господствующего» народа, являет собой не что иное, как в этническом плане самую чистую часть хорватского народа. Прямым следствием и практическим применением стало участие представителей «чистых хорватских цветов»-мусульман БиГ в геноциде против сербов в НГХ, мусульмане в геноцидном квазигосударстве не только участвовали в пытках и массовых убийствах, но и занимали ключевые государственные посты. Современники характеризовали Старчевича как «апостола ненависти против всего сербского», а эту статью — как «памфлет с кучей бессмыслиц и рецепт войны против сербов». Как замечает сербский исследователь Д.Берич, А.Старчевич создал «восторженную идентичность, воюющую с реальностью»[14].

     Нельзя не отметить наличие стереотипов и предрассудков в отношении сербов, больше характерных для римо-католической пропаганды, но выраженных интеллектуально обедненным провинциальным языком, зато отразившим идеалы и ценности хорватской узко-мещанской, консервативной до реакционности, прослойки. Поэтому парадигма Старчевича не могла породить позитивную деятельность, она неизбежно ограничивалась негативным дискурсом – разрушением и ликвидацией. Характер правашского движения был непримиримо антисербским, А.Старчевич стал основоположником хорватского эксклюзивизма, генетически обусловившего возникновение усташского движения[15]. В свете событий Второй мировой войны и локальных войн на постюгославском пространстве зловещим предзнаменованием выглядят слова Э.Кватерника «Ах эти сербы — нож в горле моего народа!»[16].

      Анте Старчевич не остался «мертвой эпитафией на политическом кладбище». Его рецепты имели долгосрочное и многоуровневое практические применение. Только некоторые проявления: в Лике (область теперь на территории современной Хорватии, еще до 1995 г. большинство населения здесь составляли сербы, после этнической чистки 1995 г. они во всей Хорватии сведены на уровень статистической погрешности) в 1901 г. праваши распевали песню «Нет сербов!». Правашские интеллектуалы отмечали, что «Старчевичевство шестидесятых-семидесятых годов нашей современной хорватской народной мысли дало облик и душу»[17]. Интересное свидетельство современника относится к 1911 г.: «вряд ли существует интеллигентный (культурный) хорват, скажем, 40-50 лет,  который не являлся бы страстным сторонником Старчевича. Даже когда Штросмайер создавал институты (университет, академию, галерею искусств), которые делали из нас цивилизованных людей, вся молодежь была на стороне Старчевича», он «уничтожил любовь к ближнему и близким  сербам и славянам в пользу обмана самих хорватов», которым не оставалось ничего, кроме как надеяться на будущее величие[18], которое проистекало, добавим, из отрицания существования самих сербов и их права жить на «хорватских территориях». К тому же 1911 году относится свидетельство Миле Будака (впоследствии министр по делам религии и образования в НГХ, заместитель Анте Павелича, организатор геноцида над сербами, евреями и цыганами): «Мы не имеем ничего против сербов потому, что они – сербы, но потому, что они – хорватские славосербы в значении Анте Старчевича. Поэтому между нами не смеет и не может быть и речи о согласии и любви… Разумеется, в наших глазах абсолютно одинаковы все славосербы…»[19]. Старчевич предоставил конкретные идеологические координаты: огромное число усташского политического руководства являлось птенцами «гнезда Старчевича». В систему хорватского национального мышления именно он привнес тоталитаризм, но, главное – впервые ее составной частью стала прямая угроза физического истребления. В целом слепая ненависть и призыв к кровавой революции отравил душу хорватского народа.

     Ещё одним из многих последствий стала «хорватизация» всего культурного сербского наследия, в результате геноцида и этнических чисток присвоенных Хорватией – кириллицы, монастырей и церквей, выдающихся личностей — Николы Теслы (как «истинного хорвата», хотя он происхождением из семьи православного священника из Лики), Иво Андрича и др. Из самых «свежих примеров»: хорватский президент Колинда Грабар Китарович (в недавнем прошлом – функционер НАТО) на встрече с российским президентом Владимиром Путиным дезинформировала его, заявив, что «один хорват был русским адмиралом»[20]. Речь идет о Матии Змаевиче, первом иностранном адмирале Российского флота, основателе Каспийской флотилии. Матия Змаевич происхождением из аристократической семьи из Дукли (Черногория), которая затем переселяется в Котор и оттуда в Пераст. Матия Змаевич был католического вероисповедания, но никогда не скрывал и не отказывался от своего сербского происхождения.

*******

        На первом этапе своего существования (до 1878 г.) правашство скорее было политическим движением, в котором идея преобладала над организацией. После гибели Кватерника в восстании в Раковце (1871 г.) оно практически сошло с исторической сцены вплоть до оккупации Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины в 1878 г., когда его идеология получила новый мощный импульс к развитию. На втором этапе развитие Партии права оказались тесно связанными как с локальными, так и западноевропейскими католическими кругами – теми, кто искал союзников на Балканах. Тогда начал проявляться облик «Великой Хорватии», основанной на римокатолицизме как фундаментальном консолидирующем и мобилизационном факторе, Ватикане как главной внешней поддерживающей силе, западноевропейских ценностях и мощной поддержке австрийских и венгерских правящих кругов.  Так появился правашско-клерикальный фальсификат хорватского национализма.

 

Продолжение следует…

 

[1] Жутић Н. Римокатоличка црква и хрватство од илирске идеје до великохрватске реализације 1453–1941. Београд, 1997. С. 53-54.

[2] Szabo A. Demografska struktura stanovništva Civilne Hrvatske I Slavnije u razdoblju 1850-1880 // Historijski zbornik, god. XL (1), 1987.

  1. 171-172.

[3] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Istorija Jugoslavije. Beograd, 1972. S. 227.

[4] Ibidem.

[5] Цит. по: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад, 2005. Књ. 1. С. 92.

[6] Цит. по: Там же.

[7] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Op. Cit. S. 286-287.

[8] Bataković D. Tipovi nacionalizma kod Hrvata i Srba u Hrvatskoj: Sličnosti i razlike. Dialog povjesničara-istoričara. Zagreb, 2000. Knj. 2. S. 208.

[9] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Op. Cit. S. 303.

[10] Цит. по: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад, 2005. Књ. 1. С. 243.

[11] Екмечић М. Срби на историјском раскршћу. Београд, 1999. С. 188.

[12] Там же. С. 191.

[13] То же.

[14] Берић Д. Указ. Соч. Књ. 1. С. 57.

[15] Усташи (от сербск. ustaša — повстанцы) — 1) участники восстаний в XVI-XVII вв. против османского ига в югославянских землях. 2) члены хорватской террористической, ультра националистической фашистской организации «Хрватски домобран», созданной в конце 20-х гг. XX в. одним из лидеров Хорватской партии права А. Павеличем, в целях маскировки и обмана присвоившим себе наименование прежних патриотов — усташи.

[16] Екмечић М. Указ. Соч. С. 182.

[17] Цит. по: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад, 2005. Књ. 1. С. 273.

[18] Цит. по: Там же. С. 257.

[19] Цит. по: Там же. С. 298.

[20] http://www.novosti.rs/вести/насловна/репортаже.409.html:691805-Хрвати-отимају-нашу-баштину