Встань за Веру, Русская земля Сайт объединительного движения
То, что происходит сегодня в нашей общественной жизни, можно понять только в свете тех глубоких изменений, которые стали следствием новой промышленной революции. Проявляется она в массовой роботизации, автоматизации производства, применении принтеров 3D, внедрении нано-, био-, информационных и когнитивных конвергентных технологий (НБИК-технологий), меняющих характер и организацию не только производственного процесса, обмена, потребления, но и систему управления и коммуникации, социальную структуру общества и главное — самого человека.
Всё это ведёт к серьёзной перестройке рынка труда. По прогнозам аналитиков, в ближайшие 20 лет до 50% работников могут быть заменены роботами[1]. По данным Банка Америки, если сегодня 10% продукции производится роботами, то к 2025 г. этот показатель достигнет 45%. Основное опасение заключается в том, что значительное расширение возможных операций не обязательно потребует создания новых рабочих мест для людей, что вполне может оказаться проблемой, так как общая численность населения продолжает расти. Так, по оценке Программы Оксфорд-Мартин по технологии и занятости, только 0,5% трудовых ресурсов США заняты в отраслях, не существовавших в начале ХХI века, и менее 8% новых рабочих мест было создано в 80-х годах ХХ века, а 4,5% новых рабочих мест – в 90-е годы[2]. Как показывают данные, инновации в информационных и других прорывных технологиях способствуют повышению производительности путём замены существующих рабочих, а не создания новых продуктов, которые требуют дополнительного труда для производства.
В соответствии с исследованиями ряда аналитических центров западных компаний, роботизация затронет все секторы экономики и социальной сферы: от сельского хозяйства до гостиничного бизнеса. При этом существует тенденция увеличения поляризации. Наибольшему риску (80-100%) подвергаются такие профессии, как администраторы, бухгалтеры, финансовые аналитики, журналисты, водители, гиды, пекари, фармацевты, страховые агенты, агенты по продаже недвижимости, продавцы розничных товаров, коллекторы, официанты и хостесы. Новые профессии будут созданы в сфере экологии, новых технологий и там, где требуются социальные и творческие навыки, принятие решений в условиях неопределённости, разработка новаторских идей, где всё основывается на личных отношениях или интуиции: терапевты и хирурги, психологи, антропологи, археологи, менеджеры по продажам, полицейские и детективы, артисты, фотографы, социальные работники, священники, но этого будет недостаточно, чтобы удовлетворить всех. Диплом перестанет быть защитой от безработицы. Как заявил руководитель одного из исследований Хаким эль-Каруи, «роботизация станет для белых воротничков тем же, что глобализация — для синих»[3]. Она затронет средний класс, включая высшие слои среднего класса. В целом уровень безработицы возрастёт до 18% э.а.н. (сегодня — это 10%).
Как показывают исследования, понижение ценности низко- и среднеквалифицированного труда подорвёт материальный достаток многочисленного среднего класса, и сделает невозможным его представителям войти в рынок высококвалифицированного труда. Одновременно это лишает третьи страны их преимуществ дешевой рабочей силы и возможностей догоняющего развития: снижение затрат в результате роботизации становится стимулом для западных компаний к возвращению производства в развитые страны.
Следствием технологической революции является изменение социальной структуры общества, которое наиболее полно описано английским экономистом, профессором Лондонского университет Ги Стэндингом, автором двух нашумевших книг: «Прекариат: новый опасный класс» (2011) и «Хартия прекариата» (2014). Для описания социальных последствий он использовал появившийся ещё в 70-е годы термин «прекариат» (произведённый от слов: «précaire» (ненадёжный) и «proletariat»), означающий людей с наиболее низкими доходами, не имеющих никакой гарантии занятости, вынужденных постоянно менять место работы, работающими неполный рабочий день на сезонной работе или в теневом секторе. Положение таких людей не позволяет им обеспечить свою экономическую и социальную независимость. Стэндинг описывает прекариат как новый находящийся в процессе становления общественный класс, включающий в себя три категории людей: одна вышла из пролетариата, но эти люди никогда не достигнут того, что имели их родители; другая — это мигранты, а третья состоит из образованной дипломированной молодёжи, которая не может найти достойную работу. Все три группы объединяет чувство неуверенности, обусловленное неопределённостью их положения, ограниченным доступом к социальным выплатам, фактическим отсутствием социальной поддержки и каких-либо перспектив.
Численность прекариата растёт, он начинает вытеснять салариат и пролетариат, что ведёт к резкой поляризации общества: наверху находятся сверхбогатые и просто богатые, а внизу – «прекариат» и беднота. Падение доходов европейцев происходит сегодня такими темпами, что значительная часть населения быстро приближается к черте бедности. Как следует из доклада НПО Oxfam, проводившей исследование осенью 2015 г., 123 млн. человек в Европе (почти четверть населения) подвержены риску оказаться в состоянии бедности (в 208 г. их было 116 млн.)[4]. 1% наиболее богатых европейцев обладает третью всего богатства, в то время как 40% наименее обеспеченных принадлежит всего 1%. Понижение ценности низко- и среднеквалифицированного труда подорвёт материальный достаток многочисленного среднего класса, и сделает невозможным его представителям войти в рынок высококвалифицированного труда.
Несмотря на разрушительные последствия описанной перестройки, мировой правящий класс упорно внедряет новые информационно-коммуникационные технологии, которые дают ему возможность не только контролировать ресурсы земли, но использовать новые механизмы контроля и управления сознанием людей в целях сохранения и укрепления своей частной власти. В целях создания крайне привлекательного образа грядущих перемен в начале ХХI появилось много публикаций ведущих идеологов нового строя, пытающихся представить строящееся «цифровое общество» в качестве безальтернативного пути развития. Единой концепции, при этом, так и не было выработано, поскольку происходящая трансформация общества настолько радикальна и всеобъемлюща, что сделать это крайне сложно. Одни называют её третьей промышленной революцией, другие – четвёртой, третьи – пятым технологическим укладом, переходящим в шестой. В силу массового применения информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) распространённым стало её определение как «цифровой революции».
Однако в последние годы наиболее модными стали концепции двух авторов. Первую изложил американский экономист и эколог Джереми Рифкин в своей книге «Третья промышленная революция (Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир в целом)»[5], а вторую – немецкий экономист и бизнесмен, основатель и президент Давосского форума Клаус Шваб в книге «Четвёртая промышленная революция»[6]. Обе книги вышли в России в 2017 году (хотя книга Рифкина появилась на Западе в 2011 году), и, несмотря на различие в названиях и в концепциях, описывают один и тот же процесс: создание нового сетевого общества, вытесняющего государство, чья власть передаётся транснациональным структурам. При этом в обоих случаях подчёркивается неизбежность именно такого пути развития.
Что касается Джереми Рифкина, то о популярности его концепции говорит тот факт, что он не только была развита рядом исследовательских центров, но официально принята Европейским Сообществом: в мае 2007 года Европарламент выпустил официальную декларацию, которая представила третью промышленную революцию как долгосрочное экономическое видение и как дорожную карту для ЕС. Она была также принята Китаем и поддержана ООН. В 2008 году, с началом кризиса, Ривкин организовал в Вашингтоне встречу 80 генеральных директоров и топ-менеджеров различных компаний договорившихся о создании соответствующей сети, которая стала работать над переходом глобальной экономики в постуглеродную эру распределённого генерирования энергии. Эта группа, в которую вошли такие компании, как Philips, Schneider Electric, IBM, Cisco Systems, Acciona, CH2M Hill, Arup, Adrian Smith + Gordon Gill Architecture и Q-Cells, является крупнейшей в своём роде в мире и занимается на уровне городов, регионов и государств разработкой генеральных планов создания и инфраструктуры третьей промышленной революции. Сам Рифкин является консультантом ЕС, главой Фонда исследования экономических тенденций и Круглого стола руководителей глобального бизнеса по вопросам третьей промышленной революции.
Суть его концепции заключается в следующем. Крупные технологические революции происходят тогда, когда изменение способа организации энергии на планете совпадает с переворотом в средствах связи, то есть когда энергетическая революция совпадает с революцией в сфере коммуникаций. Первая промышленная революция заключалась во внедрении паровых двигателей в промышленность и изобретении печатного пресса – в результате появилась фабричная экономика, а печатное слово радикально трансформировало информационное и образовательное поле. Вторая промышленная революция – развитие электричества, двигателей внутреннего сгорания и конвейерной сборки – знаменовали эпоху массового производства товаров, а автомобили, телефон, радио и телевидение осуществили радикальное изменение социальной жизни. Третья промышленная революция предполагает соединение коммуникационных технологий на базе интернета и возобновляемых источников энергии (ВИЭ).
Интернет-революция, по утверждению Рифкина, – это лишь первая фаза процесса, за которой следует вторая, когда интернет объединится с возобновляемыми источниками энергии и будет создана новая технологическая платформа промышленной революции. Пятью принципами-столпами этой революции, утверждёнными Европейским Парламентом, являются следующие. Первый – это использование возобновляемых источников энергии, доля которые к 2020 году во всех странах ЕС должна достигнуть 20%. Второй, касающийся способа аккумуляции такой энергии – это превращение в ближайшие 40 лет каждого здания в ЕС (и, возможно, в США) в персональную зелёную микро-электростанцию. Третий – это оснащение зданий накопителями для энергии, поступающей из периодически действующих источников. Четвёртый – это превращение в течение следующих 15 лет всей энергетической системы и линии передач ЕС в «энергетический Интернет», работающий как обычный Интернет (когда все приборы через Интернет присоединяются к сети питания). Пятый – это перевод транспорта на электрическую тягу, с использованием аккумуляторов и топливных элементов. Вместе (и только вместе, а не изолированно) эти 5 столпов создают сверхтехнологичную инфраструктуру, на основе которой и будет абсолютно новая экономическая революция.
Это должно изменить фундаментальным образом и само жизненное пространство. Если первая промышленная революция благоприятствовала появлению вертикальных городов с плотной застройкой, вторая – развитию менее централизованных пригородных зон, росших линейно, то третья революция предполагает превращение городов и регионов в «биосферные регионы», в котором будут созданы интегрированные частно-государственные партнёрства и соблюдены все 5 принципов. Каждый из регионов будет представлять собой узел, связанный энергетическими, коммуникационными и транспортными системами с другими узлами, что в итоге превратит континент в единый энергетический интернет[7].
Рифкин подчёркивает, что при всём значении коммуникационных технологий IT-сектор и интернет сами по себе недостаточны для новой промышленной революции, так как новые коммуникационные режимы никогда в одиночку не становились её двигателями. Они должны слиться с новым энергетическим режимом, что и обеспечит переход к «зелёной» экономике.
Надо отметить, что хотя уже к началу 2008 года 43 государства разработали планы по переходу на использование ВИЭ, именно Европейский Союз стал моделью для построения «зелёной» экономики. Он поставил перед собой цель, известную как 20-20-20, в соответствии с которой к 2020 году необходимо добиться снижения выбросов парниковых газов на 20% от уровня 1990 г., улучшить энергоэффективность на 20% и, как мы уже указали, 20% всей потребляемой энергии должна быть получена из возобновляемых источников.
Лидирует в этой сфере Германия (в силу ограниченности собственных запасов энергоносителей), чья «Энергетическая концепция», принятая в 2010 г. считается одной из самых перспективных. В соответствии с ней, к 2050 г. планируется снизить выброс парниковых газов на 95%, 60% энергии производить за счёт возобновляемых источников, а потребление первичной энергии сократить наполовину. В 2011 г. после аварии на атомном реакторе в Фукусиме ФРГ приняла концепцию «энергетического поворота», требующую закрытия к 2022 г. всех немецких АЭС. В 2016 году доля «зелёной» энергии увеличилась в стране до 26%, а к 2025 г. её планируется довести до 40-45%[8]. Уже несколько лет страна признаётся лидером энергоэффективности.
Однако более серьёзное рассмотрение ситуации с энергетикой в Европе показывает, что «зелёная» Европа ˗ это миф. Многие страны ЕС далеки от достижения целей, согласованных в рамках общеевропейских соглашений, и, чтобы отказаться от ископаемого топлива, им потребуется целые десятилетия. Среди причин этого ˗ высокая стоимость возобновляемых источников, чрезмерное регулирование, еврокризис и др. Это касается и Германии, столкнувшейся здесь с большими проблемами. Выявилось, что разработка солнечных и ветровых систем настолько дорого обходится компаниям, что снижение стоимости электроэнергии практически недостижимо и рядовые немцы должны платить высокий налог и получают самые высокие счета за электроэнергию во всей Европе. Главное же заключается в том, что, отказавшись от атомной энергетики, Германия оказалась в состоянии энергетического голода и вернулась к использованию электростанций на угле, импорт которого значительно вырос за последние годы. Уголь используется для производства 45% энергии. А это делает невозможным достижение к 2020 г. поставленной цели: перехода на ВИЭ и сокращения выбросов парниковых газов.
В чём немцы действительно продвинулись – так это в строительстве энергосберегающих зданий, к которым стали переходить после того, как в 2002 году в Европе было запрещено строить жильё, требующее энергии, превышающей 60 кВт-ч/м². Согласно Постановлению об экономии энергии, в ФРГ введена обязательная энергетическая сертификация здания и отдельных его частей, и на каждое сооружение должен быть оформлен паспорт содержащий информацию об энергопотреблении здания и отдельных его частей. Также к такому документу прилагается перечень решений по оптимизации издержек на обслуживание. Без паспорта владелец не имеет права продавать или сдавать здание в аренду. На сегодняшний день в Германии действует ряд законопроектов, поддерживающих инвесторов энергосберегающих зданий и домов, а также модернизацию уже построенных объектов.
Но дело в том, что, как следует из книги Рифкина, «зелёная» Европа нужна не только для внедрения новых технологий, но и для построения новой модели глобального общества. Ключевая идея Рифкина заключается в том, что третья промышленная революция должна изменить сам характер цивилизации, привести к складыванию «распределённого капитализма», при котором иерархическая вертикальная структура будет заменена горизонтальными связями и произойдёт изменение распределения экономической, политической и социальной власти. На смену централизованной и рационализированной модели бизнеса первой и второй промышленных революций углеродной эры должна прийти другая модель, основанная на горизонтальном режиме распределённых возобновляемых источников энергии. Горизонтальный рост будет брать верх над традиционным централизованным подходом, при котором доминируют гигантские организации, растущие вертикально и организующие экономическую деятельность иерархически.
И тут Рифкин рисует идиллическую картинку: «Частичный переход от рынков к сетям придаёт бизнесу другую ориентацию. Антагонистические взаимоотношения между продавцами и покупателями заменяются на сотрудничество между поставщиками и пользователями. На смену личной выгоде приходит общий интерес. Стремление сохранить информацию о своей собственности сменяется акцентом на открытости и совместном доверительном владении. Ставка на прозрачность взамен секретности основана на предпосылке о том, что создание стоимости в сети не обесценивает индивидуального вклада, а повышает стоимость в распоряжении каждого, как равноправного участника общего дела. В одной отрасли за другой сети начинают конкурировать с рынками, а открытые общие проекты – с частной коммерческой деятельностью»[9].
Эту «экономику сотрудничества» будет обеспечивать новое социальное предпринимательство, которое охватит «весь земной шар» и при котором каждый станет производителем энергии. При этом в силу распространения таких явлений, как лизинг, аутсорсинг и франчайзинг, пользование активами станет важнее права собственности, а это, в свою очпередь, приведёт к распространению просьюмеризма – активного участия потребителя в производстве товаров и услуг, потребляемых им самим. Данный термин был введён американским футурологом Элвином Тоффлером в книге «Третья волна» (1980) и образован от «producer + consumer».
Для просьюмеров характерны снижение влияния рынка товаров и индивидуализация всех сфер человеческой деятельности. Они имеют больше времени на самостоятельное производство материальных благ и не используют возможность зарабатывать больше, так как экономят на приобретении готовых товаров и услуг, цены на которые постоянно растут. Средства производства возвращаются в среду домохозяйства, а структура рынка переживает фундаментальные изменения. Предприятия будут получать дополнительные выгоды вследствие того, что затратные операции по обработке материалов и созданию конечных продуктов делегируются просьюмерам. В свою очередь коллективный доступ к коммерческим услугам в открытых сетях станет серьёзным вызовом для крупных маркетинговых компаний.
Описывая общество просьюмеров, Рифкин при этом не указывает, кто и как непосредственно будет управлять всей этой системой, так же, как в его исследовании совсем не присутствуют ни крупные корпорации, ни крупные банки.
Показательно, что впервые предположения, что под влиянием компьютерных технологий потребитель 
станет выполнять функцию производителя, высказал канадский профессор Маршалл Маклюэн (1911-1980), которого называют «пророком электронной коммуникации». Главный методологический принцип Маклюэна заключался в том, что духовный и материальный прогресс человечества определяется не орудиями труда и или освоением природы, не экономикой, политикой и культурой, а технологией социальной коммуникации, то есть коммуникационными каналами, которыми располагают люди (так Маклюэн стал называть культуру, отказавшись от анализа её морального и интеллектуального содержания). В соответствии с этим он делит историю человечества на 4 этапа в зависимости от доминирующих средств массовой коммуникации:
-эпоха «дописьменного варварства», при котором главным достижением была членораздельная речь, отсюда формирование «человека слушающего», чей психический мир развивался гармонично;
-эпоха письменной кодификации, в которой главенствует не слух, но зрение, и главным являются тексты, закодированные письменами. Кодирование-декодирование смыслов сделало человека рационалистическим и расчетливым наблюдателем исторического процесса
-эпоха Гутенберга (или «Галактика Гутенберга»), которая покончила с природной гармонией первобытного человека, положив начало «типографской эре», давшей возможность обращаться к массовой «безличной» аудитории. Вместо «человека слушающего» появляется «человек смотрящий», который погружен не в общение, а в индивидуальное чтение и у которого атрофированы все сенсорные каналы, зато гипертрофировано зрение. Личное мышление всё больше уступает место ориентации на печатное слово и «книжные» авторитеты, отчуждение приобрело в обществе угрожающие масштабы. Следствием этого стали массовые политические и религиозные движения и кровавые революции;
— наконец, современная эпоха, характеризующаяся применением электрических и электронных средств связи, осуществивших «коммуникационную революцию». Они оказывают воздействие не на отдельные органы чувств, а на всю нервную систему человека, к которому возвращается сенсорный баланс периода дописьменной коммуникации, в результате чего происходит синтез «человека слушающего» и «человека смотрящего». Складывается «электронная галактика», которая на новой технологической основе воспроизводит первобытное единство коллективного сознания и превращает планету в единую «глобальную деревню», в которой не будет индивидуализма и национализма, отчуждения, агрессивности и военных конфликтов.
М.Маклюэн формулировал свои идеи в 60-70-е годы, когда компьютерные технологии ещё на стали инструментом коммуникации, сегодня же, в век интернет-технологий скорость и объём информации увеличились во много тысяч раз, и Рифкин описывает не только те горизонтальные связи, которые выстраиваются вдоль главных линий информационных потоков, но множество других, благодаря которым люди смогут непосредственно осуществлять прямую координацию своей деятельности, что характерно, в частности, для некоммерческих организаций.
В соответствие с этим, меняется и представление о политике, в которой складывается не вертикальное, а открытое сетевое управление с сетевым мышлением, не принимающих не левых, ни правых. Инфраструктура третьей промышленной революции благоприятствует созданию не только континентальных рынков, но и континентальных политических союзов и взаимосвязей между континентами. Рифкин указывает: «Подобно тому, как интернет объединил человечество в едином, объединённом, ориентированном на сотрудничество виртуальном пространстве, третья промышленная революция объединяет людей в параллельном пангеймском (от Пангея – сверхконтинент, существовавший в конце палеозоя и объединявший практически всю сушу Земли – О.Ч.) политическом пространстве… Поскольку инфраструктура третьей промышленной революции, составляющая центральный элемент континентальных рынков и континентальной системы управления, расширяется горизонтально, является распределённой и построенной на сотрудничестве, то и континентальная и глобальная система управления, скорее всего, будут такими же. Идея централизованного мирового правительства была логичной для второй промышленной революции, инфраструктура которой развивалась вертикально, а её организация была иерархической и организованной. Однако она совершенно несовместима и несовместима с миром, где энергетическая/коммуникационная инфраструктура имеет узловую, взаимозависимую и горизонтальную структуру. Распространение сетевой коммуникации, энергии и коммерции по планете неизменно приводит к сетевому управлению как на континентальном, так и на глобальном уровне. Создание взаимозависимого межконтинентального пространства для жизни рождает новую пространственную ориентацию. Во всё более интегрированном глобальном обществе люди начинают чувствовать себя частью единого планетарного организма»[10].
Эта континентализация постепенно трансформирует и характер международных отношений, что сделает возможным перейти от геополитики к биосферной политике. И дальше Рифкин излагает идеи, полностью вписывающиеся в программу экологического устойчивого развития ООН, разработанную мозговыми центрами оккультно- пантеистического движения «Нью-Эйдж», используя тот же язык и те же понятия. Он утверждает, что изменение научных представлений привели к новому пониманию планеты и представлению о биосфере как «живом организме» и что люди начинают «расширять своё видение и мыслить как граждане мира в общей биосфере». «Глобальные сети по правам человека, глобальные сети здравоохранения, глобальные сети пострадавшим от катастроф, глобальное хранилище генетических материалов, глобальные банки продовольствия, глобальные информационные сети, глобальные природоохранные сети, глобальные сети по защите животных являются очевидными признаками исторического перехода от традиционной геополитики к биосферной политике». «Когда люди начнут делиться зелёной энергией в континентальных экосистемах… и считать себя гражданами континентальных политических союзов, чувство принадлежности к более широкой общности, скорее всего, приведёт к постепенной переориентации с геополитики на более всеобъемлющую биосферную политику. Постижение науки совместного использования биосферы – это другое название воспитания биосферного сознания». «Установление экономических, социальных и политических взаимосвязей, подобных биологическим взаимосвязям в экосистемах Земли, – это критически важный первый шаг на пути встраивания нашего биологического вида в ткань более широких биологических сообществ, в которых мы живём»[11].
Таким образом, должно измениться само понимание механики функционирования мира, что требует изменения и академических дисциплин (конец науки Адама Смита), и системы образования. Здесь Рифкин также не оригинален и излагает программу глобального образования, разработанную ещё в 70-80-е годы глобалистом Робертом Мюллером (40 лет пребывавшем на посту заместителя Генерального секретаря ООН) и направленную на зомбирование детей и молодёжи с помощью концепций глобального гражданства и внедрения пантеистического видения, проникнутого мистикой, характерной для движения «Нью-Эйдж».
Он утверждает, что человечество прошло разные фазы культуры: доминировавшие в древности мифологические представления сменились в период Средневековья представлениями теологическими. В век Просвещения складываются идеологические представления, которые в период утверждения электронных средств коммуникаций были замещены психологическими представлениями. Нынешние информационные и коммуникационные технологии, имеющие распределённый характер, сливаются воедино с распределёнными возобновляемыми источниками энергии и дают начало новому виду представлений – биосферному сознанию: «Мы начинаем представлять наш биологический вид во всём его разнообразии как единое семейство, а все другие виды жизни на Земле – как наше расширенное эволюционное семейство, существующее в тесной взаимосвязи в общей биосфере»[12]. Главную миссию образования Рифкин видит в том, чтобы выработать у школьников «видеть себя и действовать как часть общей биосферы». Это чисто экологическое образование, формирующее вместо «человека разумного» «человека сопереживающего», в котором восстановлена природная биофилия. Воспитание у детей представления о себе как о расширенном экологическим «Я» должно стать тестом нового поколения. Соответственно и обучение становится горизонтальным, в котором интеллект рассматривается как «общие познания, распределённые среди людей». Без изменения общего видения и восприятия мира, без формирования биосферного сознания, заключает Рифкин, третья промышленная революция закончится, не достигнув цели.
Таким образом, мы видим, что «зелёная» экономика Евросоюза, представляемая как спасительный путь человечества и являющая собой программу его комплексной трансформации — это очередной глобалистский проект, приспособленный к реалиям «цифровой революции» и камуфлирующий переход транснационального правящего класса к новым формам контроля над обществом под вывеской децентрализованного «распределённого капитализма». Но центр управления сохраняется, просто он будет не таким явным. Выступая в привлекательной оболочке «справедливого общества» и «социального предпринимательства», данный проект призван в реальности обосновать необходимость устранения национально-государственного устройства, при котором понятия «национальный суверенитет» и «национальное самосознание» будут просто исключены из нашего сознания, а всё «национальное» будет недопустимо.
Однако проект Рифкина настолько утопичен и настолько противоречит реальной действительности с её социальной и мировоззренческой поляризацией, что такой ультраглобалист, как Жак Аттали, тоже ратующий за «устойчивое развитие» и «распределительную экономику», раскритиковал её в ходе дискуссии с Рифкиным, заявив, что без соответствующего регулирования описанное им общество выродится в диктатуру[13]. Хотя, при этом, Аттали лукавит, поскольку у Рифкина регулирование остаётся, но он не пишет о регулируюшей структуре, в то время как его «оппонент» в своих работах ясно даёт понять, что управлять будущей гиперимперией будет гиперкласс ˗ новый креативный класс, состоящий из руководителей делокализованных компаний, финансовых стратегов, директоров страховых компаний и пр.[14]
Что касается концепции Клауса Шваба, то она более реалистична и прагматична и более откровенно описывает суть изменений. И это неслучайно, так как в аннотации книги она названа «руководством, которое призвано помочь сориентироваться в происходящих изменениях и извлечь из этого максимум пользы».
Рассматривая ту же радикальную трансформацию общества, Шваб выделяет четвёртую промышленную революцию в качестве самостоятельного этапа в силу трёх факторов: во-первых, в силу чрезвычайных темпов развития – не линейных, а экспоненциональных; во-вторых, из-за широты и глубины перемен во всём, вплоть до личности (они уже ставят вопрос о том, кем мы являемся); в-третьих, из-за системного характера воздействия, ведущего к целостному преобразованию всего – и страны, и общества, и отдельных отраслей.
Описывая характерные черты четвёртой промышленной революции, Шваб представляет её как коренную трансформацию не только системы производства и потребления, социальной сферы, государственного управления, образования, здравоохранения и транспорта, но и всех отношений человека с миром и друг с другом. «Характер происходящих изменений, – пишет он, –настолько фундаментален, что мировая история ещё не знала подобной эпохи – времени как великих возможностей, так и потенциальных опасностей». Подчеркнув, что «развитие и внедрение новейших технологий связаны с неопределённостью и означают, что мы пока не имеем представления, как в дальнейшем будут развиваться преобразования, обусловленные этой промышленной революцией», он вместе с тем предупредил о необходимости выработки «единого понимания» для создания «общего будущего, основанного на единстве целей и ценностей». При этом он выразил беспокойство по поводу того, что «линейность (нереволюционность) мышления многих лидеров или их углубление в сиюминутные проблемы не позволяют им стратегически осознавать… инновации, формирующие наше будущее»[15].
В отличие от Рифкина, Шваб не скрывает негативных последствий происходящих перемен и подчёркивает, что поляризация усиливается. Она разделяет тех, кто принимает происходящие перемены, и тех, кто им сопротивляется. Победители получают выгоду от некого радикального улучшения человека а неудачники – нет.
Более откровенно он пишет и о перераспределении власти в мире за счёт государств в пользу новых хозяев. В главе «Национальное и глобальное» он указывает: «Правительства должно адаптироваться и к тому, что власть под воздействием этой промышленной революции зачастую переходит от государства к негосударственным субъектам, а также от организованных учреждений к сетям с более свободным устройством… Правительства оказались в числе тех, на ком в наибольшей степени отразилось воздействие этой неуловимой и эфемерной силы… Их полномочия сдерживаются конкурирующими центрами власти, имеющими транснациональный, региональный, местный и даже личный характер. Структуры микровласти способны оказывать сдерживающее воздействие на структуры макровласти, такие как государственные правительства»[16].
Шваб откровенно пишет, что, хотя население получает большие возможности, оно оказываются под всё большим контролем хозяев знаний. Правительств при этом оказываются всё более беспомощным. «Параллельные структуры смогут транслировать идеологии, вербовать последователей и координировать действия, направленные против официальных правительственных систем или идущие вразрез с их позицией. Правительства в их нынешнем виде будут вынуждены меняться, поскольку их центральная роль в проведении политики будет всё более уменьшаться в связи с ростом конкуренции, а также перераспределением и децентрализацией власти, которые стали возможны благодаря новым технологиям. Всё чаще правительства будут рассматриваться как центры по обслуживанию населения, оцениваемые по их способности поставлять расширенную форму услуг наиболее эффективным и индивидуализированным способом»[17]. Если они адаптируются, то они выживут.
А адаптироваться они смогут, если введут гибкое маневренное управление, объединив два противоположных подхода: «всё, что не запрещено, разрешено» и «всё, что запрещено – не разрешено». Законодательное регулирование будет играть решающую роль в принятии и распространении новых технологий, и правительства будут вынуждены изменить свой подход, когда дело дойдёт до создания, пересмотра и исполнения нормативно-правовых актов. В любом случае правительства и граждане должны пересмотреть свои роли и способы взаимодействия.
Фактически речь идёт о демонтаже государственного управления и отказе от национально-государственного подхода. Шваб предупреждает, что «нехорошо будет тем, кто ориентируется на национальные интересы». «Те страны и регионы, которые добьются успеха в установлении международных норм, которые в дальнейшем станут предпочтительным стандартом в основных категориях и областях новой цифровой экономики (интернет вещей, цифровое здравоохранение, использование коммерческих дронов) получат значительные экономические и финансовые выгоды. Напротив, для стран, которые поддерживают свои внутренние нормы и правила, чтобы дать преимущества внутренним производителям, и при этом блокируют доступ для иностранных конкурентов и снижают суммы роялти (вознаграждение за использование пантенотов, авторских прав и пр.), существует большой риск оказаться в изоляции от глобальных норм, который подвергнет свою страну риску отстать от новой цифровой экономики. Рассматриваемый в широком плане вопрос законодательства и соблюдения требований закона на национальном и региональном уровнях будут играть определяющую роль в формировагнии экосистемы»[18].
При этом Шваб подчеркивает, что американские компании остаются лидерами и самыми инновационными с любой точки зрения, а США остаются на переднем крае четырёх синергетических технологических революций и инноваций в области производства энергии, основанных на технологических достижениях, передового и цифрового производства, наук о жизни и информационных технологий.
Подводя краткий итог, надо отметить, что при всех различиях в подходах Джемми Рифифкина и Клауса Шваба, они рисуют одну и ту же картину: это глоблизированный мир, в котором транснациональный правящий класс, внедряя новейшие информационно-коммуникационные и социальные технологии и новые механизмы управления, создаёт уникальную систему тотального электронного контроля за обществом и человеком.
[1] Durand C. En France, 40 % des emplois peuvent être remplacés par des machines – Режим доступа:
http://www.numerama.com/politique/252059-en-france-40-des-emplois-peuvent-etre-remplaces-par-des-machines.html
[2] Шваб К. Шваб К. Четвёртая промышленная революция. М.: Издательство «Э», 2017. С.52-53.
[3] La robotisation, une réelle menace pour l’emploi ? ˗ Режим доступа:
http://www.rtl.fr/actu/societe-faits-divers/la-robotisation-une-reelle-menace-pour-l-emploi-7787159348
[4] Durand D. Plus de 120 millions d’Européens au bord de la pauvreté. ˗ Режим доступа:
http://premium.lefigaro.fr/conjoncture/2015/09/09/20002-20150909ARTFIG00210-plus-de-120-millions-d-europeens-au-bord-de-la-pauvrete.php
[5] Рифкин Дж. Третья промышленная революция. Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир в целом. Альпина Нон-Фикшн, М., 2017.
[6] Шваб К. Указ. соч.
[7] Рифкин Дж. Указ. соч. С. 125. http://climaterussia.ru/politika-i-finansy/germanskij-sekret
[8] Тушев С. Германский секрет. ˗ Режим доступа: http://climaterussia.ru/politika-i-finansy/germanskij-sekret
[9] Рифкин Дж. Указ. Соч. С. 165.
[10] Рифкин Дж Указ. соч.С. 233-234.
[11] Там же. С. 267-268, 317.
[12] Рифкин Дж. Указ. соч.С. 333.
[13] Loubière Р. Internet et le capitalisme: le paradis selon Rifkin, l’enfer pour Attali. ˗ Режим доступа: https://www.challenges.fr/high-tech/internet-et-le-capitalisme-le-paradis-selon-rifkin-l-enfer-pour-attali_57685
[14] См.: Фурсов А.И. Мировая капиталистическая система: новые сценарии развития (версия Жака Аттали). ˗ Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/mirovaya-kapitalisticheskaya-sistema-novye-stsenarii-razvitiya-versiya-zhaka-attali
[15] Шваб К. Указ. соч. Четвёртая промышленная революция. М.: Издательство «Э», 2017. С.10.
[16] Там же. С. 85.
[17] Шваб К. Указ. соч. С. 87.
[18]. Там же. С. 93.